Те, кто выжил - Страница 124

124

Вчера вечером я случайно услышал обрывок разговора между Димой и Пашей. С чего у них беседа началась и о чем шла, я так и не понял, но то, что услышал, звучало примерно так.

— Половина, ты понял! — возмущался Дима. — Че он там наделал на половину, а? Стрелял? А стрелять мы и сами могли. Там вообще ни одного мертвеца не было! Нас шесть человек — пусть шестую часть и берет, нормально.

— Договор был? — спросил Паша и сам же ответил: — Был. Ты, Димон, кстати, вообще товар брать не хотел, упирался, только свалить быстрее требовал. Ты даже судно уже не хотел брать, а сейчас начал понты корявить.

— А че не корявить-то? — возмутился тот. — Вы торговать будете, что ли? Все равно меня же попросите, так что понтов у меня — сколько и у вас. У каждого своя работа: вы плывете — я торгую. Союз равных.

Ага, вот оно как, Дима таким макаром решил свой статус поднять, вроде как самого себя «купцом» назначить, а эти при нем экипаж. Интересно, какая реакция будет.

— Димон, надо будет — сами расторгуемся, — довольно жестко, с какой-то непривычной интонацией сказал до сего времени обычно мягкий Паша. — Если ты с кидняка свои дела решил начать, то торговать тебе только очком в известном месте. Нам репутация нормальная нужна.

— А че с репутацией-то? — с подвизгом возмутился Дима. — Мы его чего, обратно в Ден-Хелдер повезем? Уехал он — и с концами, все, чего с репутацией-то сделается?

Дальше разговор прервался, Паша только буркнул что-то невнятное, а вот я, надо отдать должное собственной глупости и несообразительности, конкретных выводов из услышанного не сделал. Не сделал я «поправки на ветер» и после того, как вечером Мелкая перебралась с вещами в каюту к Витьку, который вовсе не возражал. Я уже считал Диму пустым трепачом и напыщенным дураком, поэтому всерьез и не относился. И зря. А ведь на самом деле его за пару дней опустили на самое дно местной социальной пирамиды, а Мелкая своей изменой нанесла ему последний удар, как серпом по… самолюбию.

Сегодня судно шло с раздраенными люками трюма, Витек что-то мудрил с электрикой, их открывающей, а я возился со своим барахлом, перекладывая его в кузове «ивеки». Надо было уложить то, что я взял с лодки, с тем, что так и хранилось в машине. Еще дня три — и будет Кронштадт, а оттуда путь домой. Тем более что Кронштадт как «человеческий анклав» уже появился на карте «радиста»-гомосека Корне, так что знаем, куда идем.

Затем Витек выбрался из трюма и ушел, сказав, что ненадолго. Я лишь кивнул, не оборачиваясь, и, когда услышал приближающиеся шаги, тоже голову поворачивать не стал — думал, что он пришел обратно. И тут что-то отразилось в боковом стекле грузовика, что-то не совсем правильное — такое, что заставило меня дернуться и рвануться в сторону.

Не успел. Грохнуло. Словно тысячью когтей рвануло левый бок и лопатку, в глазах вспыхнул свет, яркий как миллион солнц. Или даже не в глазах, а в самом мозгу, я так до конца и не понял. Когда свет рассеялся, разлетелся лучами по всей вселенной, я нашел себя укрывшимся за цистерной с топливом и судорожно дергающим пистолет из кобуры. Второй выстрел меня не достал — сыпанул дробовой осыпью по пузатому стальному боку танка, зазвенел на удивление мелодично стальной трубчатый каркас, в котором цистерна крепилась.

Каким-то краем сознания отметил, что белый бок цистерны измазан кровью, — это я боком теранулся. Вывод: я ранен, возможно сильно: крови много. Пока выводы делал, успел выхватить пистолет и отметить для себя, что стреляли из двустволки. Я услышал, как переломились стволы и как на металлическую палубу упали пустые гильзы. Я слышал даже тяжелое, испуганное дыхание стрелявшего — настолько тихо сейчас стало в трюме, словно даже судовая машина замолкла, остались только он и я, здесь, в этом замкнутом со всех сторон пространстве.

Опустившись на колено, высунулся из-за цистерны сбоку и столкнулся глазами с Димой. Он стоял метрах в десяти, судорожно пытаясь запихнуть в ружье два патрона. Мы столкнулись взглядами, он побледнел. Сделал шаг назад, неуверенный, какой-то заплетающийся, жалкий, и тогда я не стал его убивать. Не знаю почему — побрезговал, наверное. Или просто… не стал, и все тут. Не захотел. Опустил ствол «зига» ниже, навел пятнышко лазера и выстрелил ему повыше колена.

Ружье упало на палубу, Дима свалился, схватившись за ногу, и протяжно закричал каким-то женским голосом, повторяя: «Сука! Сука! Сука!» Я так и не понял — меня ли он имел в виду или, например, бросившую его Мелкую, но, когда я все же подошел к нему, удерживая ясно видимый в облаке порохового дыма луч у него на лице, он замолк. Я даже слышал, как стучали его зубы, а потом на штанах вдруг начало расплываться темное пятно, и запахло мочой.

Тут откуда-то подбежал Витек, и я даже не сообразил направить ствол на него, хотя они вполне могли все вместе решить меня пристрелить. Но Витек не стрелял, а, отпинав подальше двустволку, старательно помогал вязать Диме руки. Потом вокруг оказались как-то все сразу — и сбежавший с ходового мостика Паша, и «девы». С меня стаскивали уже насквозь пропитанную кровью рубашку и затем неуклюже пытались бинтовать, толкаясь и переругиваясь. А я чего-то совсем поплыл, и бок как огнем жгло, из паяльной лампы.

8 июля, воскресенье, поздний вечер. Кронштадт, городская больница № 36, приемный покой

— Вот сюда можете разгрузку положить и автомат ваш, — показала немолодая тетенька. — Доктор сейчас придет, посидите минуточку.

Странно слышать слово «разгрузка» от немолодой медсестры сугубо гражданского вида. Или санитарки? А без разницы, просто тетенька такая, сугубо мирного, даже домашнего вида, ей внукам сказки читать, а туда же — «разгрузка». Даже засмеялся после того, как вышла.

124